Как переводится слон в тюрьме: Недопустимое название — Циклопедия

Что означает тюремное тату агрессии и воинственности «Слон»

Главная » Криминал » Тату

14.06.2019Рубрика: Тату

Огромный пласт тюремных тату составляют аббревиатуры. Обычно их накалывают отдельно от рисунков на самых открытых частях тела. В простых коротких словах спрятано много смысла. Самым популярным шифром является слово «СЛОН».

В азиатских и африканских странах тату с изображением слона встречается довольно часто. Странного в этом ничего нет, ведь это животное в этих местах считается самым сильным, высоким, непоколебимым. Ему характерны агрессия и воинственность (на слонах войска древних племен ходили в военные походы). Азиаты как никто другой знают, что рассвирепевший слон может убить (растоптать). Поэтому человека, набивший себе тату слона, считали опасным и жестоким, хотя внешне он очень миролюбив и спокоен. На такое животное, как слон, нападают только стаей – в одиночку с ним не справиться. Так и с владельцем тату – он опасен для всех. Между тем, слоны первыми никогда не нападают. Для них присущ принцип семейственности.

У этого животного практически нет врагов. Напасть на него хищники могут лишь стаей, но никто не рискнет делать это в одиночку.

Советские и российские зэки слона обычно не наносят. В основном встречается аббревиатура из четырех букв – С. Л. О. Н. Подобные наколки нашли свое распространение еще в сталинские времена, когда была «мода» на трудовые лагеря. Тогда слово СЛОН наносили люди, так или иначе вязанные с заключением, тюрьмой, осуждением, преступлением, лагерем. С тех пор прошло более семидесяти лет, но тату-слово СЛОН не потеряло своей популярности. Правда, расшифровываться аббревиатура стала немного по-другому.

· «советские лагеря особого назначения», · «Соловецкий лагерь особого назначения», · «Слава Ленину — отцу нашему»,

· «с малых лет одни несчастья»,

· «сука любит острый нож».

Значение тату в наше время: · «смерть легавым от ножа»

Все эти выражения явно дают понять, что заключенные, которые наносили на тела подобные тату, ненавидели и презирали вышестоящую власть. Вражда зэков и представителей власти настолько сильна, что урки при любом удобном случае стремились на своем теле набить очередную тату, символизирующую их ненависть к тюремным надзирателям, милиции, судьям. Слово СЛОН появлялось у отрицал одним из первых.

Тату со словом СЛОН наносят не только авторитеты, но и обычные зэки. За такую наколку никто не «спрашивает», так как каждый уголовник может вложить в эту аббревиатуру свой скрытый смысл.

0

Понравилась статья? Поделиться с друзьями:

значение у парней, девушек и на зоне

В современном мире большая часть людей видит в слонах мирных и безобидных животных, которые не могут представлять угрозу для человека.

Такое мнение преобладает на европейском материке и в странах североамериканского континента.

Совершенно другое мнение слон вызывает у народов стран, расположенных в непосредственной близости от ареала обитания этих млекопитающих.

У африканцев, азиатов, индусов и южноамериканцев тату слона означает свирепость и необузданность, это изображение призвано устрашать окружающих. Из этого следует, что многогранное значение татуировки (тату) слон приобретает благодаря различным географическим трактовкам.

Содержание статьи

1. У мужчин
2. У женщин
3. На ”зоне”

У мужчин

Как было сказано выше, наколка со слоном приобретает определенное значение в зависимости от местонахождения.

Европейские мужчины могут набить татуировку слона, символизирующую миролюбие, неконфликтность и компромиссность. Также наколка со слоном может означать степенность, отрешенность от мирских проблем.

У воинов африканских и южноамериканских коренных жителей распространена наколка разъяренного слона с красными глазами и кровью из ушей, что означает крайнюю степень злобы. Такие наколки неудивительны, ведь слоны в брачный период и период засухи или голода нередко нападают на людские селения, нередко разнося хлипкие дома аборигенов в щепки. Также истории известны десятки случаев убийства людей слонами.

В Индии некоторые жители городов, а чаще всего служители храмов могут набивать изображения слонов из определенных соображений, хоть обычно индуизм запрещает изображения на теле. Разрешена эта наколка потому, что символизирует священное наравне с коровой животное. Наносится на тело татуировка (тату) в знак уважения к индийскому богу с головой слона.

В Таиланде организаторы прогулок на слонах набивают крошечное тату (татуировка) слона в районе кисти правой руки, чтобы обозначить принадлежность к довольно редкой профессии.

У женщин

Наколка слона, наносимая на тело женщины имеет уже не так сильно различающуюся географическую подоплеку. Женщины накалывают изображения величественных животных в знак плодородия и женского здоровья.

Также женщины-аборигены накалывают слоних, замерших в агрессивной позе или трубящих хоботом. Такая татуировка означает, что женщина, как и слониха, в стремлении защитить потомство не остановится ни перед чем. Значение – защита.

На ”зоне”

В европейских тюрьмах наколка слон не распространена, так как не вызывает ни у кого уважения, ведь там слон считается одним из самых миролюбивых животных. Значение – мир.

Ситуация кардинально отличается в тех же тюрьмах африканских, южноамериканских и южноазиатских местах лишения свободы по причине всем известной дикости и свирепости тамошних слонов.

Такая наколка – слон — имеет значение у сильных духом людей, не боящихся последствий, поэтому далеко не каждый имеет право носить тату до того, как докажет свою достаточную силу.

Как вам татуировки?

II. Совершенно новые тюрьмы, расширяющиеся старые тюрьмы и сотни тысяч новых заключенных – искусство жизни в Центральной Азии

Секретарь Дисциплинарной комиссии Ян Бочэн (второй слева) во время инспекционного визита в тюрьму Тумшук в южном Синьцзяне в июне 2017 года. В том же году тюрьма начнет масштабное расширение помещения, и, по оценкам, вместимость заключенных увеличится на тысячи.

Это вторая статья в серии из трех статей, посвященных массовому расширению тюремной системы в Синьцзян-Уйгурском автономном районе, произошедшему в последние годы. Тюрьмы функционировали параллельно с широко освещаемыми концентрационными лагерями («центрами профессиональной подготовки») и обладают многими из тех же черт, интернируя сотни тысяч без соблюдения надлежащей правовой процедуры и занимаясь трудовой эксплуатацией. Однако в то время как международные действия привели к тому, что многие, если не большинство заключенных, были освобождены из лагерей, тем, кто находится в тюрьмах, были вынесены приговоры, которые часто варьируются от 10 до 20 лет, и до сих пор не произошло каких-либо реальных послаблений. Мир остается пассивным в этом вопросе. (Нажмите здесь читать Часть I.)

Как новости и истории
о длительных тюремных сроках стали чаще всплывать за последнее время
два года было естественно воспринимать это явление как «недавнее» развитие
и «следующая фаза» (значительно сокращенной) лагерной системы. Хотя это правда
что некоторые задержанные действительно были осуждены после того, как провели время в
лагеря, имеющиеся эмпирические данные позволяют предположить, что это в лучшем случае лишь
часть нынешних заключенных. Наверное, правильнее будет сказать, что
две системы — одна внелегальная и одна (номинально) легальная — работают
параллельно с началом кампании массовых арестов, поскольку
началось в 2017 году, и количество задержанных по обоим исчислялось сотнями
тысячи.

Самая фундаментальная официальная документация по шкале содержания в тюрьме основана на двух независимых статистических анализах, проведенных в середине-конце 2019 года New York Times и National Public Radio. The New York Times со ссылкой на сопоставление почти десяти официальных статистических источников сообщила, что только в 2017 и 2018 годах в Синьцзяне было осуждено около 230 000 человек, что в пять-десять раз больше, чем в предыдущие годы. В одном из источников, официальном отчете о работе Верховного народного суда автономного округа, указывается, что только в 2018 г. 8 человек были осуждены в рамках «всеобщих» усилий по защите и обеспечению «долгосрочной стабильности». Между тем, Национальное общественное радио, также проанализировав около пяти официальных источников, построило график, который показал, что количество уголовных дел судебных преследований в Синьцзяне за 2017 и 2018 годы составляет около 350000, что также на порядок больше, чем в предыдущие годы. и резко непропорциональна остальной части страны. Учитывая чрезвычайно высокий уровень обвинительных приговоров в Китае, вполне вероятно, что большинство из тех, кого судили, были осуждены.

Учитывая большое количество источников, склеенных вместе, присущую китайской статистике ошибочность и вероятность человеческой ошибки — Национальное общественное радио допустило серьезную ошибку в своей первоначальной публикации и, например, было вынуждено опубликовать опечатку — естественно, следует относитесь к этим цифрам как к приблизительным цифрам. Работая консервативно, мы можем взять более низкую цифру (Нью-Йорк Таймс) в 230 000 и вычесть из нее оценку того, какова будет «нормальная» сумма приговоров в год, оцененная здесь как 15 000 человек в год — это приблизительное число осужденных в 2013 год, как сообщает Синьцзянский ежегодник, и соответствует непосредственно перед началом «Народной войны с террором». Вычитание полученных 30 000 за два года дает консервативную нижнюю оценку примерно в 200 000 9 .0005 выше среднего приговоров только за 2017 и 2018 годы. Поскольку кампания массовых тюремных заключений с 2017 года была направлена ​​против 90 005 человек, преимущественно 90 006 человек из числа этнических меньшинств региона, и лишь небольшая часть из них была ханьцами (традиционно это были политические диссиденты, практикующие Фалуньгун и христиане), весьма вероятно, что почти все из этих 200 000 приговоров, превышающих средний уровень, вынесены лицам, не принадлежащим к ханьской национальности.

Число задокументированных жертв этнических меньшинств, задержанных в
в конце 2016 года или позже, и кто был приговорен к тюремному заключению, по годам вынесения приговора.
(Источник: shahit.biz; для качества жертвы с записями
низкое/неопределенное качество не учитывались.)

Очень сильный
Есть основания полагать, что эта тенденция закончилась не только в 2018 году. Использование данных
из базы данных жертв Синьцзяна можно взять все (178) записей жертв высокого и среднего качества с
известные годы вынесения приговоров и посмотрите, как они сравниваются. Хотя этот размер выборки
вероятно, слишком мало, чтобы сделать какие-либо серьезные выводы о точном
пропорции, можно увидеть, что число осужденных в 2019 г.
сопоставимы с показателями 2017 и 2018 годов. Если бы это было репрезентативно, тогда
предполагают, что экстраполированная цифра в 300 000 может быть более точной ниже
оценивать. (То, что в 2020 году сообщается об очень небольшом количестве жертв, вынесенных приговором, предполагает
что либо закончились массовые приговоры, либо новость не дошла
пока.)

Чтобы помочь оценить
общественное влияние такой фигуры, полезно рассмотреть два дополнительных
статистика: эмпирическое наблюдение, что более 80%
осуждены мужчины, а официальное число взрослых мужчин из числа этнических меньшинств в
Синьцзян всего около 5-6
млн.
Объединив эти два показателя с нижней оценкой в ​​300 000, следует, что не менее 4-5%
мужчин, принадлежащих к этническим меньшинствам региона, в настоящее время, вероятно, отбывают тюремные сроки.

В качестве визуализации попробуйте
Идя по оживленной улице, представьте, что каждый двадцатый человек, которого вы видите, отправляется за
бары в течение десятилетия или около того. Это, опять же, основано на консервативных оценках –
реальность может быть ближе к каждый десятый .

Еще один важный показатель
масштабы тюремных заключений можно найти в соотношении тех
отправленных в тюрьму к отправленным в лагеря. Для этого можно рассмотреть данные
из большого кэша локальных
правительственные файлы, полученные ученым Адрианом Зенцем, в некоторых из которых указаны целые деревни
отдельных лиц, как правило, задержанных в 2017 или 2018 году, и прямо упоминают каждого
статус задержания жителя деревни, обычно обозначаемый как лагерь (送培, 培训中心, 教育转化), тюрьма (判刑) или содержание под стражей (收押). Пока кеш
сама по себе до сих пор недоступна для общественности, около 4000 жертв из этих файлов были импортированы в базу данных жертв Синьцзяна, что сделало возможным некоторый анализ. 1812 г.
жертвы, о которых сообщалось, что их отправили в лагеря или приговорили, 631 (34,82%) принадлежат
последнему, что дает соотношение между тюрьмой и лагерем около 1: 2. как еще 227
сообщается, что они находятся под стражей в полиции, вполне вероятно, что фактическое соотношение
несколько выше, поскольку содержание под стражей чаще всего является прелюдией к тюремному заключению
чем в лагерь (наблюдение автора).

Чтобы увидеть это явление
в микромасштабе полезно рассмотреть подмножество деревень из Яркенда.
Муниципалитет Азатбаг уезда, район,
имеющиеся файлы охватывают особенно хорошо. За небольшими исключениями,
число отправленных в тюрьмы, хотя в целом меньше, чем в лагеря,
тем не менее сопоставимы, а в некоторых местах даже приближаются к 50-50. Опять же, как
наземная визуализация: представьте, что на каждые три человека,
задержанных в этих селах в 2017 и 2018 годах, один был приговорен к тюремному заключению
а двое были отправлены в лагерь.

Количество лиц, приговоренных к тюремному заключению, по сравнению с количеством лиц, отправленных в лагеря для шести сел в муниципалитете Азатбаг, Яркендский уезд, префектура Кашгар. (Источник: правительственные электронные таблицы, полученные Адрианом Зенцем и представленные в специально подобранной форме на shahit.biz.)

Практически все
жертвы, импортированные из тайника, происходят из Кашгара и Хотана, и справедливо
спросите, сохраняются ли такие высокие показатели в других – часто менее политически чувствительных – странах.
части Синьцзяна. Согласно записям жертв, полученным из менее официальных источников.
(т. е. показания), похоже, что да, с анализом
жертв в других префектурах Синьцзяна, показывая, что процент
число приговоренных к заключению там также велико, в том числе во многих северных
Казахские районы. Хотя эти выборки, вероятно, слишком малы, чтобы сделать какие-либо точные
выводы в настоящее время, они, кажется, свидетельствуют о высоких показателях вынесения приговоров
являясь явлением всего Синьцзяна.

Количество зарегистрированных жертв, о которых было сообщено как об осужденных, по отношению к общему количеству задокументированных жертв, о которых сообщалось, что они задержаны в течение некоторого периода времени с января 2017 года по префектурам. (Источник: shahit.biz; в целях обеспечения качества жертвы с записями низкого/неопределенного качества не были включены. Жертвы были распределены по префектурам в соответствии с их зарегистрированным или предполагаемым округом происхождения. )

Префектура	Приговорен	Задержан	Приговорен %
Аксу	24	59	40,68
Алтай	12	27	44,44
Байинголин	8	26	30,77
Бортала	13	21	61,90
Чанцзи	5	16	31.25
Хами	8	18	44,44
Или	122	185	65,95
Карамай	3	12	25.00
Кизилсу	18	34	52,94
Таченг	32	72	44,44
Турфан	5	39	12,82
Урумчи	8	53	15. 09

Наконец,
более слабый источник, но тот, который все еще помогает подтвердить вышеизложенное, — это письмо
получено Радио Свободная Азия в сентябре 2018 г., предположительно написано уйгуром
кадры базируются в Кашгаре (имеется перевод). Несмотря на анонимность и сложность проверки,
письмо рассказывает об общей ситуации в Кашгарской префектуре в манере
это очень согласуется с более официальными документами, которые были обнаружены
позже, не только используя тот же жаргон, но и ссылаясь на конкретное событие –
«предостерегающий фильм» о суждениях уйгурской интеллигенции — это с тех пор подтвердилось. Что касается
масштабы задержаний, автор упоминает официальный документ от февраля
2018 г., в котором говорится, что только в 2017 г. было осуждено 120 000 человек (лишь незначительно
выше, чем оценка New York Times), при этом написав, что «около 1,5 млн.
человек вроде сейчас на «обучении», еще тысяч 500-600
либо осуждены, либо находятся в центрах содержания под стражей в ожидании приговора». Опять же, это
недалеко от соотношения между тюрьмой и лагерем 1:2, отмеченного выше.

Другие зарегистрированные явления,
будучи более качественными и менее прямыми, способствуют предположению, что
нынешняя шкала тюремных наказаний такова, что перегружает традиционную
тюремная система.

Среди них
сообщил о переводе заключенных из Синьцзяна во внутренние районы Китая, о чем Радио Свобода
Азия смогла подтвердить, по крайней мере, два раза, позвонив по телефону
обл., в конце 2018 г. с сотрудником полиции
в Кашгаре и снова в начале 2020 года с полицейским
в Байинголине. По словам очевидца, Меметтурсун Омер, повар из Хотана, который утверждает, что
в 2017 году в разное время содержались в четырех разных центрах содержания под стражей, напоминает
как ряд его сокамерников, особенно с более суровыми приговорами
— были перемещены в Хэнань и другие провинции внутреннего Китая.

Другой сообщил
явлением является отсроченное предложение. В августе 2020 года Радио «Свободная Азия» снова смогло узнать, позвонив по телефону
Административные офисы города Корла, что 25 человек в одном из городских
районы были приговорены к 3 годам тюремного заключения с отбыванием наказания через пять лет, и
сейчас дома с ограничениями. О чем-то подобном также сообщал
Немецкий ученый Тахир Мутеллип о своем пожилом отце,
бывший профессор Кашгарского университета Мутеллип Сидик Кахири. Примерно через пол
год в заключении с 2018 по 2019 год, отставной профессор был освобожден и
заставили позвонить своему сыну в Германию, пригрозив отречься от него, если он не «очистит
то дерьмо, что он натворил» (опубликовав информацию о задержании своего отца). В
В феврале 2020 года он якобы был приговорен к 30 месяцам лишения свободы.
выполнено за четыре года.

В ряде
отдельные задокументированные случаи, лицо было осуждено, но продолжало
находиться в следственном изоляторе в течение значительного времени – в
в некоторых случаях, по годам:

• Аскар Азатбек, гражданин Казахстана, фактически
  похищен китайской полицией во время посещения Международного центра Коргас
  Приграничное сотрудничество – безвизовая зона на границе между
  Китай и Казахстан — в конце 2017 года. В его приговоре суда, вывезенном контрабандой из Китая, не упоминается
  это событие, но говорит, что он был приговорен к 20 годам лишения свободы в декабре
  2018. В феврале 2020 года источники, знакомые с ситуацией, сообщили, что он
  по-прежнему содержался в следственном изоляторе округа Коргас.
• Махир Нурмухеммед, бывшее правительство
  администратора из Атуша, предположительно, был арестован в ноябре 2018 года и осужден
  до 16 лет и 6 месяцев лишения свободы в январе 2019 года, как сообщается, за отправку
  сына изучать ислам в Египте (и весьма вероятно, что он посылал ему деньги, пока он был там).
  По состоянию на декабрь 2020 года ее родственники за границей говорят, что она все еще содержится в изоляторе.
  следственный изолятор в Атуше.
• Окен Махмет, казахский имам из
  Алтай, впервые был задержан в апреле 2017 года, первоначально приговорен к 2 месяцам
  позднее в июне (согласно показаниям родственников и частично подтверждается списком на официальном сайте Алтайского суда). В
  В январе 2020 года его родственники за границей со ссылкой на официальные правительственные уведомления сообщили
  что его перевели в тюрьму в Шихэзи только в ноябре 2019 г..
• «Каракаш
  Список», документ государственной администрации местного уезда Каракаш Хотана, который был
  просочившихся за границу в середине 2019 года, обрисовывает в общих чертах судьбы сотен
  задержанные. Среди 90 человек, о которых сообщается, что они осуждены
  – в целом в 2017 и 2018 годах – сообщается, что шесть человек содержатся в местном
  следственный изолятор, а еще двое, как сообщается, находятся под стражей
  в одном из местных лагерей.

Согласно
отчеты как внутри, так и за пределами Синьцзяна, досудебное
центры содержания под стражей в Китае, как правило, не являются хорошими местами, как из-за
их плохие условия жизни и из-за их конструкции — в отличие от лагерей и
тюрьмы, следственные изоляторы, как правило, рассчитаны на расследование ,
что во многих местах стало синонимом пыток и принуждения к признанию (предположительно
неизбежна, если задержанный фактически не совершил преступление).

Судя по популярным
юридическое заключение (см., например: здесь, здесь и здесь), передача
приговоренный заключенный из следственного изолятора в формальную тюрьму
обычно должно происходить не дольше, чем через несколько недель или, может быть, месяцев после
финальное предложение. Таким образом, вышеупомянутые случаи свидетельствуют о значительном отставании в
Судебная и пенитенциарная система Синьцзяна. Одно из возможных объяснений состоит в том, что
процесс апелляции – право, которым некоторые пользуются – стал очень медленным, поскольку
результатом огромного потока дел, и некоторые задокументированные случаи жертв действительно предполагают
это. Багдат Акин, казахский студент
Египет, был арестован в мае 2017 года по возвращении в Китай, осужден в
Ноябрь 2018 г., подана одна апелляция, апелляция была отклонена, и была выпущена только другая
обращение в июле 2019 г.(к тому времени он провел в заключении более двух лет). Из
Конечно, другое объяснение того, почему существуют такие большие разрывы между
дата вынесения приговора и фактический перевод являются более очевидными – возможно,
в тюрьмах просто нет мест.

Больше места
очевидным подтверждением необходимости является расширение тюремных помещений, огромное
за последние годы. Расширение Синьцзяна, хотя и крайне малоизученное,
тюрьмы, судя по имеющейся в настоящее время информации, естественно
делятся на три категории:

• Строительство совершенно новых тюрем.
• Переоборудование других (исправительных) учреждений
  в тюрьмы.
• Расширение уже существующих и
  устроены тюрьмы.

Из 11 формальных тюрем
объекты, документально подтвержденные
База данных жертв Синьцзяна на данный момент — довольно случайная, хотя и небольшая, выборка — все
но один расширился, как указано выше. 3 из 11 совершенно новых – тюрьма строгого режима Кунес в Илийском уезде Кунес
(предположительно завершено в конце 2017 г.), новый комплекс(ы) тюрьмы Фанцаоху в городе Бинтуань Уцзяцюй.
(2016–2017 гг.), а также перенесенная тюрьма Бинтуан Урумчи на юго-запад
окраина Урумчи (2016 г.).

Тюрьма Бинтуан Урумчи во время строительства (2016 г. ) и после.

Из объектов, которые были преобразованы в тюрьмы, до сих пор достоверно идентифицировано только одно – новая тюрьма Карабура в городе Кульджа. Первоначально это был реабилитационный центр для наркозависимых, а теперь тюрьма увеличилась в 4-5 раз. Беспокойным аспектом является полное отсутствие документации: из космоса невозможно идентифицировать учреждение как тюрьму, и, похоже, об этом не сообщается в общедоступных документах. На самом деле, мир знает только то, что это место теперь является тюрьмой, из-за того, что за границу просочилось уведомление о заключении одного из ее заключенных, Байсултана Юсифана (осужденного на 15 лет).

Новая тюрьма Карабура в северной части города Кульджа, бывший реабилитационный центр для наркозависимых. Зеленые линии обозначают периметр первоначального центра (по состоянию на 2015 год), а оранжевые линии показывают нынешний тюремный комплекс, большая часть которого была расширена в 2017–2019 годах. (Май 2020 г., Google Планета Земля)

Это, естественно, вызывает вопрос о том, сколько существует других подобных недокументированных объектов, и дополнительные отчеты, хотя и менее убедительные, предполагают, что такие преобразования могут быть не , так что редко. Во время посещения Кашгара в январе 2020 года журналисту Wall Street Journal Еве Доу сказали, что одно учреждение, ранее идентифицированное как лагерь, на самом деле является тюрьмой. Между тем, в северном округе Коргас созданный следственный изолятор в деревне Твин-Ченнел, по-видимому, готовится к расширению, которое удвоит его площадь, и это наблюдение дополняет утверждения о том, что, по сообщениям, по меньшей мере пять жертв содержались под стражей. там все уже приговорены к тюремному заключению. В отсутствие дополнительной документации следует, по крайней мере, быть настороже в отношении возможности того, что и это учреждение теперь будет преобразовано в официальную тюрьму.

Очевидное запланированное расширение следственного изолятора в деревне Твин-Ченнел (мандаринское наречие: 双渠村, уйгурский: Кошерик Кенти ) в уезде Коргас. Как видно из сравнения снимков за май 2018 года (слева) и март 2020 года (справа), территория, примерно равная площади первоначального изолятора, была расчищена и отгорожена с юга стеной.

Наконец, недавнее строительство новых зданий и/или расширение территории существующих тюремных комплексов легко задокументировать с помощью спутниковых снимков.

Один из комплексов Шаярской тюрьмы, расположенный на сельскохозяйственных угодьях Тарима к югу от Шаярского муниципалитета префектуры Аксу. Желтая область показывает новый второй состав, добавленный где-то между 2015 и 2019 годами. (Апрель 2020 года, Google Планета Земля)

Женская тюрьма Синьцзян в Урумчи. Желтые области показывают здания, добавленные с 2016 года. (июль 2020 года, Google Планета Земля)

Тюрьма Усу в городе Усу, северный Синьцзян. Желтые области показывают здания, построенные с 2015 года. По сравнению с предыдущими годами, сельскохозяйственные поля юго-восточного комплекса больше не зеленые, а были расчищены, что может быть подготовкой к дальнейшему строительству. (июнь 2020 г., Google Планета Земля)

Кашгарская женская тюрьма недалеко от города Кашгар была построена только в конце 2014 года, но в 2017-2019 годах была значительно расширена, как показано желтым цветом. Дорога, которая раньше шла рядом с восточным краем тюрьмы, теперь упирается в нее. (июнь 2020 г., Google Earth)

Синьцзянская тюрьма № 3 в Урумчи. Желтые области показывают здания, добавленные с 2016 года. (сентябрь 2020 года, Google Планета Земля)

В некоторых случаях такое расширение было довольно значительным, особенно показательным является случай с тюрьмой третьего отделения в городе Бингтуан Тумшук. Как свидетельствует объявление о победившей ставке, опубликованное Четвертой инженерной группой Китайской железной дороги, входящей в состав государственной Китайской железнодорожной инженерной корпорации, в 2017-2018 годах тюрьма была расширена на 200 миллионов юаней в течение 442 дней, в результате чего было добавлено более 95000 квадратных метров строительной площади, утроив размер комплекса. Около половины этой площади (более 45 000 квадратных метров) было отведено под четыре одинаковых трехэтажных здания для содержания заключенных и «кабинетов трудовых навыков». Даже по самым скромным подсчетам – например, что только треть площади отведена под жилье, а в нормативных документах прописано 5 квадратных метров на заключенного (а не, скажем, 2-3, как сообщают некоторые бывшие лагерники) — расширение по-прежнему подразумевает увеличение количества заключенных в тюрьме не менее чем на 3000 человек.

Перевод объявления о победившей ставке, опубликованного Седьмым отделением Четвертой инженерной группы Китайской железной дороги, с изложением подробностей расширения тюрьмы Тумшук третьего отделения (источник и оригинал: http://archive.is/dKVX2).

Визуальное расширение тюрьмы Тумшук третьего отделения с 2017 года: четыре здания, выделенные красным цветом, представляют собой новые здания для содержания заключенных и трудовых навыков, а оранжевая линия показывает расширение периметра. Здания, выделенные желтым цветом, — это новые постройки, которые невозможно идентифицировать с уверенностью. (Google Планета Земля, апрель 2019 г.)

Среди 3000+ есть несколько родственников за границей, которые усердно агитируют за них, а их дела освещаются в различных СМИ и других публикациях. В их числе вышеупомянутый отец Нурсимана и Нуримана Абдурешидов — Абдурешид Тохти — приговорен к 16 годам и 11 месяцам за «нарушение общественного порядка» и «подготовку к совершению террористической деятельности». Марийе Мухеммед, владелица уйгурского ресторана в Бостоне, США, также сообщила, что здесь содержатся несколько ее родственников, в том числе ее муж Садир Эли — бизнесмен, которому якобы дали 20 лет.

Психологическое воздействие на человека, когда несколько родственников внезапно превращаются из обычных граждан в преступников, приговоренных к длительным срокам тюремного заключения, нетрудно представить, и, как обсуждалось в предыдущем материале, такой сценарий не является чем-то необычным. Однако это явление становится абсолютно разрушительным, когда осужденный является финансовым кормильцем своей семьи. Среди новых заключенных Тумшука также Хесенджан Кари, торговец текстилем из Атуша. Обосновался в Средней Азии, где женился в 1999 г.0 лет и стал отцом шестерых детей, Хесенджан вернулся в Синьцзян в 2017 году и вскоре оказался отправленным на «образование», а еще два года спустя — в Тумшук, где отбывал 14-летний 6-месячный срок. Обвинения — «присоединение к террористической организации» и «использование экстремизма для подрыва верховенства закона» — его жена Гульшен называет «бессовестной ложью». Теперь мать-одиночка шестерых детей, пятеро из которых еще несовершеннолетние, обратилась за помощью в министерства иностранных дел Казахстана и Узбекистана, но ей сказали, что они ничего не могут сделать. Ее муж, писали они, является гражданином Китая. Или, другими словами, «внутренние дела» Китая.

Примечание: Это обновленная версия исходной статьи, включающая пояснения относительно того, как учитывать «нормальное» количество лиц, приговоренных независимо от недавних кампаний массового лишения свободы (в частности, с использованием чисел приговоров, о которых сообщалось до начало народной войны с террором). Первоначальная версия также завышала увеличение числа осужденных как «в десять-двадцать раз» — теперь это значение было исправлено на «пять-десять раз», чтобы более точно отражать официальные цифры.

Нравится:

Нравится Загрузка…

Стрельба по слону | Фонд Оруэлла

• Джордж Оруэлл: бирманских дней

Этот материал защищен авторским правом в США и воспроизводится здесь с любезной помощью Orwell Estate. Фонд Оруэлла — это зарегистрированная благотворительная организация, призванная увековечить наследие Джорджа Оруэлла, будь то престижная премия Оруэлла, образовательная программа молодежной премии Оруэлла, культурные мероприятия и дебаты или ресурсы, подобные этому. Никогда еще не было так легко поддержать нашу работу.

В Моулмейне, в Нижней Бирме, меня ненавидело большое количество людей — единственный раз в моей жизни, когда я был достаточно важен, чтобы это случилось со мной. Я был участковым полицейским города, и в бесцельном, мелком смысле антиевропейское чувство было очень горьким. Ни у кого не хватило духу поднять бунт, но если бы европейская женщина прошла по базару одна, кто-нибудь, вероятно, плюнул бы ей на платье соком бетеля. Как офицер полиции, я был очевидной мишенью, и меня ловили всякий раз, когда это казалось безопасным. Когда ловкий бирманец подставил мне подножку на футбольном поле, а судья (еще один бирманец) посмотрел в другую сторону, толпа завопила отвратительным смехом. Это случалось не раз. В конце концов насмешливые желтые лица молодых людей, встречавших меня повсюду, оскорбления, гремящие мне вслед, когда я был на безопасном расстоянии, сильно действовали мне на нервы. Хуже всех были молодые буддийские священники. В городе их было несколько тысяч, и никому из них, казалось, нечего было делать, кроме как стоять на углах улиц и издеваться над европейцами.

Все это сбивало с толку и огорчало. Ибо в то время я уже решил, что империализм — зло, и чем скорее я брошу свою работу и уйду с нее, тем лучше. Теоретически — и, конечно, тайно — я был полностью за бирманцев и против их угнетателей, англичан. Что же касается работы, которую я выполнял, то я ненавидел ее сильнее, чем могу выразить. В такой работе вы видите грязную работу Империи с близкого расстояния. Несчастные заключенные, ютящиеся в смрадных клетках карцеров, серые, запуганные лица долгожителей, шрамы на ягодицах увязших в бамбуке, — все это давило на меня невыносимым чувством вины. Но я ничего не мог получить в перспективе. Я был молод и малообразован, и мне приходилось обдумывать свои проблемы в полной тишине, которая навязывается каждому англичанину на Востоке. Я даже не знал, что Британская империя умирает, и еще меньше я знал, что она намного лучше, чем более молодые империи, которые собираются ее вытеснить. Все, что я знал, это то, что я застрял между своей ненавистью к империи, которой я служил, и моей яростью против злобных маленьких зверей, которые пытались сделать мою работу невыполнимой. Одной частью своего разума я думал о британском владычестве как о несокрушимой тирании, как о чем-то, in saecula saeculorum подавляющем волю поверженных народов; с другой частью я думал, что величайшей радостью на свете будет вонзить штык в живот буддийскому священнику. Подобные чувства — нормальные побочные продукты империализма; спросите любого англо-индийского чиновника, сможете ли вы застать его в нерабочее время.

Однажды случилось кое-что, окольным путем поучительное. Само по себе это было незначительное происшествие, но оно дало мне лучшее, чем прежде, представление об истинной природе империализма — о реальных мотивах, по которым действуют деспотические правительства. Рано утром мне позвонил младший инспектор полицейского участка на другом конце города и сказал, что слон разоряет базар. Могу я прийти и что-нибудь с этим сделать? Я не знал, что я мог сделать, но я хотел посмотреть, что происходит, и я сел на пони и начал. Я взял свою винтовку, старый винчестер 44-го калибра, слишком маленькую, чтобы убить слона, но я подумал, что шум может быть полезен в терроризме. По дороге меня останавливали разные бирманцы и рассказывали о проделках слона. Это был, конечно, не дикий слон, а прирученный, ставший «должным». Он был прикован цепью, как всегда приручают ручных слонов, когда их атака «надо», но прошлой ночью он разорвал цепь и сбежал. Его погонщик, единственный человек, который мог управлять им в таком состоянии, пустился в погоню, но взял неверное направление и находился теперь в двенадцати часах пути, а утром слон вдруг снова появился в городе. . Бирманское население не имело оружия и было совершенно беспомощно против него. Он уже разрушил чью-то бамбуковую хижину, убил корову, совершил набег на несколько фруктовых лавок и съел запасы; также он столкнулся с муниципальным мусоровозом и, когда водитель выскочил и бросился наутек, перевернул фургон и нанес ему удары.

В квартале, где видели слона, меня ждали младший бирманский инспектор и несколько индийских констеблей. Это был очень бедный квартал, лабиринт убогих бамбуковых хижин, крытых пальмовыми листьями, петляющий по крутому склону холма. Помню, было пасмурное, душное утро в начале дождей. Мы стали расспрашивать людей, куда делся слон, и, как обычно, не получили никаких точных сведений. Так всегда бывает на Востоке; рассказ всегда звучит достаточно ясно на расстоянии, но чем ближе вы подходите к месту событий, тем смутнее он становится. Одни говорили, что слон пошел в одном направлении, другие говорили, что он пошел в другом, а некоторые утверждали, что даже не слышали ни о каком слоне. Я уже почти решил, что вся эта история была сплошной ложью, когда мы услышали крики на небольшом расстоянии. Раздался громкий возмущенный крик: «Уходи, дитя! Уходи сию же минуту!» и старуха с хлыстом в руке вышла из-за угла хижины, яростно отгоняя толпу голых детей. За ними последовало еще несколько женщин, щелкая языками и восклицая; очевидно, было что-то, чего дети не должны были видеть. Я обогнул хижину и увидел валяющийся в грязи труп мужчины. Это был индеец, черный дравидийский кули, почти голый, и он не мог умереть уже много минут. Люди говорили, что слон внезапно напал на него из-за угла хижины, схватил его хоботом, поставил ногу ему на спину и втоптал в землю. Это был сезон дождей, и земля была мягкой, а его лицо изрыло траншею в фут глубиной и в пару ярдов длиной. Он лежал на животе с распятыми руками и резко повернутой набок головой. Его лицо было покрыто грязью, широко открытые глаза, оскаленные зубы и ухмылка с выражением невыносимой агонии. (Кстати, никогда не говорите мне, что мертвые выглядят умиротворенными. Большинство трупов, которые я видел, выглядели дьявольски.) Трение лапы огромного зверя содрало кожу с его спины так же аккуратно, как снимают шкуру с кролика. Как только я увидел мертвеца, я послал ординарца в соседний дом друга, чтобы одолжить ружье для слона. Я уже отослал пони, не желая, чтобы он сошёл с ума от испуга и бросил меня, если почует слона.

Санитар вернулся через несколько минут с винтовкой и пятью патронами, а тем временем прибыли какие-то бирманцы и сказали нам, что слон находится внизу, на рисовых полях, всего в нескольких сотнях ярдов от нас. Когда я двинулся вперед, практически все население квартала высыпало из домов и последовало за мной. Они видели винтовку и все возбужденно кричали, что я собираюсь застрелить слона. Они не проявляли особого интереса к слону, когда он просто разорял их дома, но теперь, когда его собирались застрелить, все изменилось. Им было немного весело, как и английской публике; кроме того, они хотели мяса. Меня это смутило. У меня не было намерения стрелять в слона — я просто послал за ружьем, чтобы защитить себя в случае необходимости — и всегда нервирует, когда за тобой следует толпа. Я спустился с холма, выглядя и чувствуя себя дураком, с винтовкой на плече и постоянно растущей армией людей, толкающихся за мной по пятам. Внизу, когда отходишь от хижин, виднелась железная дорога, а за ней — топкая пустошь рисовых полей шириной в тысячу ярдов, еще не вспаханных, но промокших от первых дождей и усеянных жесткой травой. Слон стоял в восьми ярдах от дороги, левым боком к нам. Он не обратил ни малейшего внимания на приближение толпы. Он рвал пучки травы, бил ими о колени, чтобы почистить, и засовывал в рот.

Я остановился на дороге. Как только я увидел слона, я с полной уверенностью понял, что стрелять в него не следует. Подстрелить работающего слона — серьезное дело — это сравнимо с уничтожением огромной и дорогостоящей машины — и, очевидно, этого делать не следует, если можно избежать. И на таком расстоянии, мирно поедая, слон выглядел не опаснее коровы. Я думал тогда и думаю теперь, что его приступ «надо» уже проходил; в этом случае он просто будет безобидно бродить, пока погонщик не вернется и не поймает его. Более того, мне ни в коей мере не хотелось его расстреливать. Я решил, что понаблюдаю за ним немного, чтобы убедиться, что он снова не одичал, а потом пойду домой.

Но в этот момент я оглянулся на шедшую за мной толпу. Это была огромная толпа, по меньшей мере две тысячи, и росла с каждой минутой. Он перекрыл дорогу на большое расстояние с обеих сторон. Я смотрел на море желтых лиц над кричащей одеждой — лица, все счастливые и возбужденные этой забавой, все уверенные, что слона застрелят. Они смотрели на меня, как смотрели бы на фокусника, готовящегося показать фокус. Я им не нравился, но с волшебной винтовкой в ​​руках на мгновение стоило посмотреть. И вдруг я понял, что мне все-таки придется застрелить слона. Люди ожидали этого от меня, и я должен был это сделать; Я чувствовал, как их две тысячи воль непреодолимо толкают меня вперед. И именно в этот момент, когда я стоял там с ружьем в руках, я впервые осознал пустоту, тщетность господства белого человека на Востоке. Вот я, белый человек с ружьем, стою перед безоружной туземной толпой — по-видимому, главный герой пьесы; но на самом деле я был только нелепой марионеткой, которую гоняла туда-сюда воля этих желтых лиц позади. В этот момент я понял, что когда белый человек становится тираном, он разрушает свою собственную свободу. Он становится каким-то пустым манекеном, стилизованной фигурой сахиба. Ибо условием его правления является то, что он должен провести свою жизнь, пытаясь произвести впечатление на «туземцев», и поэтому в каждом кризисе он должен делать то, что «туземцы» ожидают от него. Он носит маску, и его лицо растет, чтобы соответствовать ей. Я должен был застрелить слона. Я взял на себя обязательство сделать это, когда послал за винтовкой. Сахиб должен вести себя как сахиб; он должен казаться решительным, знать свое мнение и делать определенные вещи. Пройти весь этот путь с ружьем в руке, с двумя тысячами человек, марширующими за мной по пятам, а потом бессильно плестись прочь, ничего не сделав, — нет, это было невозможно. Толпа будет смеяться надо мной. И вся моя жизнь, жизнь каждого белого человека на Востоке, была одной долгой борьбой за то, чтобы над ней не смеялись.

Но я не хотел стрелять в слона. Я смотрел, как он прибивает свой пучок травы к коленям с тем озабоченным бабушкиным видом, который бывает у слонов. Мне казалось, что застрелить его было бы убийством. В том возрасте я не брезговал убийством животных, но слона никогда не стрелял и не хотел. (Почему-то всегда кажется хуже убить большое животное.) Кроме того, нужно было учитывать владельца зверя. Живой слон стоил не менее ста фунтов; мертвый, он будет стоить только стоимости его бивней, возможно, пяти фунтов. Но я должен был действовать быстро. Я повернулся к опытным на вид бирманцам, которые были там, когда мы прибыли, и спросил их, как ведет себя слон. Все они говорили одно и то же: он не обращал на вас внимания, если вы оставляли его одного, но мог напасть, если вы подошли к нему слишком близко.

Мне было совершенно ясно, что я должен делать. Я должен подойти, скажем, на двадцать пять ярдов к слону и проверить его поведение. Если бы он атаковал, я мог бы выстрелить; если он не обратит на меня внимания, можно будет оставить его, пока не вернется погонщик. Но также я знал, что не собираюсь делать ничего подобного. Я плохо стрелял из винтовки, а земля представляла собой мягкую грязь, в которую можно было утонуть на каждом шагу. Если бы слон бросился в атаку, а я промазал бы по нему, у меня было бы столько же шансов, сколько у жабы под паровым катком. Но и тогда я не думал особенно о собственной коже, а только о настороженных желтых лицах позади. Ибо в тот момент, когда на меня смотрела толпа, я не боялся в обычном смысле слова, как если бы я был один. Белый человек не должен бояться «туземцев»; а так, в общем-то, не пугается. Единственной мыслью в моей голове было то, что, если что-то пойдет не так, эти две тысячи бирманцев увидят, как меня преследуют, поймают, растопчут и превратят в ухмыляющийся труп, как того индейца на холме. И если бы это случилось, вполне вероятно, что кто-то из них рассмеялся бы. Это никогда не сработает.

Была только одна альтернатива. Я засунул патроны в магазин и лег на дорогу, чтобы лучше прицелиться. Толпа затихла, и из бесчисленных глоток вырвался глубокий, низкий, счастливый вздох, как у людей, видящих, как наконец поднимается театральный занавес. В конце концов, они собирались повеселиться. Винтовка была красивая немецкая штука с перекрестным прицелом. Тогда я не знал, что, стреляя в слона, выстреливают в воображаемую полосу, идущую от одного уха к другому. Поэтому я должен был, поскольку слон был боком, целиться прямо в его ухо, на самом деле я целился на несколько дюймов вперед, думая, что мозг будет дальше вперед.

Когда я нажал на спусковой крючок, я не услышал удара и не почувствовал удара — чего никогда не слышно, когда выстрел достигает цели, — но я услышал дьявольский рев ликования, поднявшийся из толпы. В это мгновение, за слишком короткое время, казалось бы, даже для того, чтобы пуля попала туда, со слоном произошла таинственная, страшная перемена. Он не шевельнулся и не упал, но каждая линия его тела изменилась. Он выглядел вдруг пораженным, сморщенным, безмерно старым, как будто страшный удар пули парализовал его, но не сбил с ног. Наконец, спустя время, которое показалось долгим — осмелюсь предположить, секунд пять, — он вяло опустился на колени. Его рот был слюнявым. На него, казалось, навалилась невероятная дряхлость. Можно было бы представить его тысячелетним. Я снова выстрелил в то же место. При втором выстреле он не рухнул, а с отчаянной медлительностью поднялся на ноги и стоял слабо прямо, свесив ноги и опустив голову. Я выстрелил в третий раз. Это был выстрел, который сделал для него. Вы могли видеть, как агония потрясла все его тело и выбила последние остатки силы из его ног. Но при падении он, казалось, на мгновение поднимался, потому что, когда его задние ноги подогнулись под ним, он, казалось, возвышался вверх, как огромный валун, а его туловище тянулось к небу, как дерево. Он трубил в первый и единственный раз. А затем он рухнул вниз, животом ко мне, с грохотом, от которого, казалось, сотряслась земля даже там, где я лежал.

Я встал. Мимо меня по грязи уже мчались бирманцы. Было очевидно, что слон больше никогда не поднимется, но он не умер. Он дышал очень ритмично, с длинными хрипящими вздохами, его большой бок болезненно поднимался и опускался. Рот у него был широко открыт — я мог заглянуть далеко в пещеры бледно-розового горла. Я долго ждал, пока он умрет, но его дыхание не ослабевало. Наконец я сделал два оставшихся выстрела в то место, где, как мне казалось, должно быть его сердце. Густая кровь хлынула из него, как красный бархат, но все же он не умер. Его тело даже не дернулось, когда в него попали выстрелы, замученное дыхание продолжалось без перерыва. Он умирал, очень медленно и в великой агонии, но в каком-то далеком от меня мире, где даже пуля не могла повредить ему еще больше. Я чувствовал, что должен положить конец этому ужасному шуму. Казалось ужасным видеть лежащего там огромного зверя, бессильного пошевелиться и в то же время бессильного умереть, и даже не способного прикончить его. Я послал за своей маленькой винтовкой и стал вливать выстрел за выстрелом ему в сердце и в горло. Казалось, они не производят никакого впечатления. Измученные вздохи продолжались так же ровно, как тиканье часов.

В конце концов я не выдержал и ушел.